Н.Бойко
По роману М.Булгакова
Мастер и Маргарита
03.03.25
Власть одного человека над другим губит
прежде всего, властвующего.
Л.Н.Толстой
Возмездие
Четырнадцатого днем, месяца Нисана Пилат преступника судил.
Плащ с кровяным подбоем, белый, его фигуру безупречно облегал.
Пред ним стоял избитый оборванец и взгляд его судью ошеломил.
Пилат нахмурился, — Виновен в чём? И имя назови, — он грозно приказал.
— Моё? – смутился узник. – Твоё, свое я знаю, — молвил прокуратор.
— Иешуа из Назарета, по прозвищу Га-Ноцри. – Какие языки тебе ведомы?
— Я знаю арамейский. – Кто твои родные? – продолжил спрос диктатор.
— Один я в этом мире! — Пилату душно! Мозг плавится. А дело не весомо!
— Ты на базаре смущал сограждан Иудеи? – Нет, добрый человек…
— Меня ты называешь добрым? – Да, — блаженно улыбнулся узник.
— Ко мне центуриона Марка Крысобоя, — взревел Пилат. – Пусть ввек
Запомнит, как обращаться надобно ко мне, но не калечить, он мне нужен!
Несчастного с оттяжкой Крысобой ударил плетью, — Зови Пилата игемон,
— Запомнил, или вновь тебя ударить? — Не бей меня, твою науку я усвоил.
Вновь пред Пилатом Иешуа, а у того трещит всё в голове, наверно, болен он.
— Я повторяю свой вопрос, хотел ли ты народ на бунт настроить?
— Ты въехал в город на осле, тебя толпа сопровождала, и ты народ смущал;
Рассказывал про истину, и что о ней ты знаешь, какая она – истина твоя?
-Истина в одном: голова твоя болит и малодушно ты о смерти помышлял.
Собаку хочешь поласкать, народ и город этот ненавидишь, а тут ещё и я.
-Уж очень тебе плохо, не то, что говорить, смотреть ты на меня не можешь,-
Молвил Иешуа, — Но потерпи, сейчас вся боль уйдет, вот видишь, уже лучше!
Ощупал голову Пилат, нет боли. – Ты врач? — Нет. — Молчи, коли не хочешь!
— Оставьте нас одних, пошли все вон, пожалуй, все давно мы тут заблудши!
Вины твоей не усмотрел я, Иуда оболгал тебя, негоже быть тебе без дела.
Философ, тебе я предлагаю вести в порядке пергаменты мои в библиотеке,
А вечерами долгими мы будем рассуждать об истине твоей, она меня задела.
— Нет, игемон, я мессия, и роль свою не променяю на жизнь в твоем отсеке.
— На место писарь, стража, развяжите подсудимого, очередной вопрос:
— Ты призывал разрушить храм Ершалаимский? – Что ты об этом говорил?
— Но прежде чем ответить, хорошо подумай. Жестокий ныне будет спрос.
— Мне правду говорить легко… Пилат прервал его: — Народ ты бередил?
— В числе я прочего сказал, что всяка власть, является насильем над людьми
И что настанет время, когда не будет власти кесарей, и никакой другой,
Настанет царство истины и справедливости… — Молчать, молчать, молчи -Орал испугано Пилат: -Как можешь ты, смерд, рассуждать об истине такой?
Я утверждаю смертный приговор! Нет лучше власти кесаря Тиберия!
Ты думаешь, что я согласен твою участь разделить, когда сказал ты так?
Придет сюда когорта римлян, прольётся кровь, на то она империя,
А истина твоя распнётся на кресте горы Голгофа, и жизнь твоя – пустяк!
Скрутил веревкой руки стражник, толкнул на выход, обернулся узник,
В глазах нет страха, лишь укоризненная жалость, что прокуратор трус.
Пилат боялся в случае доноса за карьеру, поскольку стража, не его союзник.
Из всех пороков самый страшный – трусость, пристал Пилату этот груз.
— Ко мне Первосвященника Каифу, потом начальник тайной стражи,
Афраний, пусть дожидается меня, — послал Пилат посыльного-слугу.
— Первосвященник, которого преступника, обычаю согласно, скажи,
В преддверии Песах, Сенедрион решил освободить, сообразно его греху?
— Сенедрион освобождает Варравана, — покорно голову склонил Каифа.
— Как, — возмутился прокуратор, — Ведь он убийца и смутьян народа,
Я предлагаю освободить Иешуа, в его вине не вижу преступленья сифа.1
-Я повторяю, игемон, Сенедрион освобождает Варравана, ему свобода!
— И даже после слов моих, решенье не изменишь ты? Подумай хорошо!
Каифа капюшоном голову покрыл и, отвернувшись, твердо повторил:
— Сенедрион освобождает Варравана. — Ну, что ж! Тогда вопрос решен.
И от меня в Рим весточка уйдет, ты сам Каифа, раздора пламя возбудил.
— Что слышу я, ты угрожаешь, прокуратор, мне? Ты Иудею ненавидишь!
Но знай, народ я свой тебе не дам на поруганье и веру нашу сохраню.
— Так это ж ваш царь, иудейский – Иешуа! – съязвил Пилат, что скажешь? Каифа парировал мгновенно, — Один наш царь — Тиберий, — и за него молю!
Теперь Пилат угрозу слышит, и разговор пустил в иное русло. Ладно, тогда
Я руки умываю, невинной крови нет на мне. К Тиберию его я отправляю
Правитель вынесет вердикт, его решения всегда бывают мудры.
Тиберий поглумился над несчастным и вернул: «Решенье Иудеи одобряю!»
«Распни, распни», — кричал внизу народ Ершалаимский, «На крест его!»
Вновь малодушию Пилат поддался, он испугался за судьбу свою
И подписал декрет: «Свободу Варравану». Стыдясь указа своего,
Потребовал воды, слил на руки её и, обессиленный, пал на скамью.
Лишь Левий, сборщик податей, услышав приговор, в отчаянье заплакал.
Он видел, как тяжел был крест распятья, Га-Ноцри нес его с трудом,
Иешуа народу жалко улыбался, они все добрые, а это лишь спектакль.
Не ведает народ, над кем глумится, жизнь, превратив свою в Содом.
— Я прекращу твои страданья, не дам распять тебя живым, учитель, —
Поклялся Левий. Украл он в хлебной лавке нож, чтобы убить Га-Ноцри,
Но церемония уж вышла за ворота, наизготовку взял копье мучитель.
Отбросил Левия центурион — Иди отсюда вон, иначе вырву твои ноздри!
Нещадно солнце жжет, и на кресте, среди двоих воров распятый
Иешуа, молитву тихо шепчет, чтоб мученическую боль унять.
Глоток воды испил он с губки, просит стражника: — Воды дай татям.
Там гриф в сторонке ожидает, в надежде ночью либо утром пировать.
— О, Бог! Тебя я ненавижу, — рыдает Левий, — Ты злой, жестокий и глухой,
Скорее смерть пошли ему, не мучай, страдает он не за свои грехи, поверь,
Он фарисейскою гордыней и завистью оболган, они час ждали роковой.
Низвергни Иудею в Ад, Земля от скверны, зависти и лжи очистится скорей.
С веранды резиденции своей Пилат, под опахалом, наблюдал Голгофу.
Распятий три, а среднее сияет серебром, Афраний за страданьем наблюдает.
Внезапно небо почернело, ветер, гром и дождь, ну, просто катастрофа!
Ржут лошади, скользят по камню, Крысобой махнул, и стража гору покидает.
Кивнул Афраний Крысобою, тот взял копье и проколол сердца поочередно.
Афраний лично убедился, что смерть мученья прервала, с горы спустился.
Лишь Левия не испугала непогода, тело снял с креста и обернул в полотно,
Затем снял татей. Га-Ноцри тело спрятал он в пещерке и сам в ней затаился.
Афрания Пилат ждал с нетерпеньем. — Подай мне ужин на двоих, — сказал
Слуге. Не зная гнев как подавить, сорвался на слугу: — Ты почему в глаза
Не смотришь? Украл, наверно, что — ни будь? — Из рук слуги кувшин упал.
И на полу вино – кровавое пятно, осколки кувшина, в глазах слуги слеза.
— Вон, пошёл, — Пилат рукой махнул слуге. Кровавое пятно его тревожит.
Он видел много крови в жизни, сам умирал, не считано сгубил врагов в бою,
И не пугал его цвет крови, крики убиенных, страданья их, его не гложет,
Но кровь Иешуа из трусости его пролилась, Пилат признал вину свою.
Предстал Афраний пред Пилатом. – Известно мне, сегодняшнею ночью,
В саду за городской стеной произойдет убийство, — Пилат стал рассуждать. Афраний поклонился, — Известен прокуратору объект убийства точно?
— Доподлинно известно, что там Иуда из Кириафа должен пострадать.
— Он пострадает или нет? – опять спросил Афраний. — Как мне известно,
Пострадает, а тридцать тетрадрахм с запиской «Возвращаю» Каифа
Должен получить, причём, народу огласка этого деяния, весьма уместна,
— Заключил Пилат. Сняв перстень с пальца, Афранию надел в виде тарифа.
Накинул капюшон Афраний молча, поклонился и сгинул в темноте ночной.
По лестнице спускаясь, перстень с пальца снял и бросил через стену в город.
Претит Афранию такое подношенье, хотя в натуре он, Пилата, — пёс цепной.
Смакуя предвкушенье мести, он Низе поручил низвергнуть на Иуду молох.
Иуда возвращался от Каифы, злополучную мошну зажав за пазухой рукой.
И в мыслях рассуждал, как тридцать тетрадрахм свои он барышом умножит.
В толпе людей увидел Низу,- пассию свою, из-за неё давно он потерял покой.
— Низа, Низа! Тебя я вожделею, в преддверии Песах уйдем за город, может?
-Тише, тише — прошептала Низа,- иди в сад Гефсиманский к шестой оливе,
Но не спеши, дай мне уйти подальше, и за собой не приведи соглядатая.
Вспотел Иуда, в жар бросило его. Прошелся меж прилавков, съел маслину
И сдерживая дрожь, за городскую стену вышел, весь от любви сгорая.
Луна сад освещала. Оливы, финики, магнолии, акации благоухают ароматом,
В нём запах Низы вожделенной, Иуду опьянял и жадный взгляд его, её искал.
Вот силуэт возник из-за платана, — Я здесь, иди, — шепнул Иуда воровато.
Приблизилось виденье, сброшен плащ и с ужасом Иуда «sinister» увидал.
— Где деньги, что подлостью ты заработал? — Вот они, возьми, я всё отдам, —
Не виноват я, Каифа приказал мне, я, … Вошёл нож мягко между ребер.
Обмяк Иуда, пал на колени, затем ничком, отдал он душу небесам.
«Sinister» взял узелок с деньгами, нагнувшись, убедился, что Иуда помер.
Афраний дело завершил; записку приложив «Я возвращаю твои деньги»,
В Сенедрион мешок инкогнито отправил. Цена предательства ничтожна.
Каифа обомлел, теперь он был уверен, Пилат его поставит на колени.
Придет в Ершалаим когорта римлян, прольется иудеев кровь, возможно.
Афраний вновь с докладом у Пилата. – Как прокуратор предсказал
Случилось всё с Иудой. Каифе вернулась сумма, им плачена за подлость.
Доложили мне, что тело Иешуа с горы пропало, Левий якобы его украл.
Смущен народ Ершалаима, что Сенедрион в своих делах идёт на пошлость.
— Я убеждаюсь каждый раз, Афраний, как славно можешь ты дела решать,
Найди мне Левия, — сказал Пилат. – Он здесь, и, кажется, он болен, весь
Дрожит, — Афраний молвил. Пилат в восторге; как можно всё предугадать?
Взяв из-под полы мешочек с золотом, Пилат сказал: «Послание тебе с небес».
Афраний поклонился. Центурион доставил Левия и отдал нож его Пилату.
Нет страха во взгляде оборванца, лишь ненависть и жажда мести.
Проверил игемон на пальце лезвие ножа. – Зачем тебе клинок как супостату?
Ты сборщик податей и соберешь ты денег больше, уподобляясь лести!
— Отдай мне нож, его украл я в хлебной лавке и надобно его туда вернуть,
— Хотел избавить Иешуа я от мучений, не дать тебе живым его распять.
— Но прежде чем его отдать, злодея должен отправить я в последний путь,
Его убью, трусливую собаку, который вынудил учителя страдать.
-Уж не меня ль решил убить ты? – вопросил Пилат, — Пустая то затея!
— Я не настолько глуп, чтоб не понять, что до тебя не дотянуться мне, —
Ответил Левий. – Иуду я убью из Кириафа, по более тебя он злее.
— Ты опоздал, — Пилат ответил, — Иуда мертв, Харон уже везет его в челне.
— Как! Кто это сделал? — Левий закричал, — С Иудой я бы счеты свёл.
— Я, убил его, — сказал Пилат, — и деньги подлые велел в Сенедрион вернуть.
— Успокойся, отмщен учитель твой. Папирус где, ты запись проповедей вёл?
— Последнее ты хочешь отобрать? – Я не сказал «Отдай», дай мне взглянуть.
Пергамент Левий, из-под рубашки грязной, трясущейся рукой Пилату дал.
Пилат прищурившись, каракули читает: «Увидим…чистой воды реку Жизни… Человечество…смотреть… на солнце сквозь прозрачный кристалл»
И вдруг, та роковая фраза: «Трусость – нет у человека большего порока».
Пергамент выпал из руки Пилата, свернувшись, покатился Левию к ногам,
Пилат признал, что он герой в бою – но в жизни мирной оказался трус!
Не помогла на руки слитая вода, надежда на прощенье – покаяться Богам.
Он страже поручил доставить в лавку нож, а Левию вернуть папирус.
Трусость – один из самых страшных человеческих пороков, и именно она,
Меняет облик, и ею искушенный человек, продавший душу Сатане,
Несет страдания, ведет к неправильным поступкам, губит души и сердца.
Нет, в нём чести, состраданья, цепляется за власть он, гореть ему в огне!
Так, воин страшный прокуратор Иудеи, игемон Пилат,
Правитель жесткий и язычник римский уверовал в Христа.
Он с радостью б ушёл из жизни, чтобы у Божьих Врат
Иешуа увидев вновь, сказать: «Виновен, мною святая кровь пролита!»
Но, по истеченью бренной жизни на бессмертье Пилат был обречен.
В полузабытье, в кресле сидя, на краю Земли, лишь полная Луна взойдет,
У ног его собака верная, что Бангою звалась, несчастного будила и он
Стенал с тоскою на Луну: «Ведь не было распятья? Это ж был лишь сон!?»
Булгаков отпустил Пилата, устами Мастера крича «Свободен, ты Свободен!»
И вместе с Бангою Пилат, стряхнув усталость вековую, дорогой Лунною,
Воспарив от Земли, спешит наверх к Нему, чтобы сказать у Преисподен:
«Трусость…тогда я струсил, но сейчас, любую участь я разделю с Тобою!»
Свой роман Булгаков закончил 13 февраля 1940 г, а фильм режиссера Бортко «Мастер и Маргарита» впервые вышел на телеэкран 19 декабря 2005 г что означает, что Пилат просидел в полузабытье в ожидание встречи с Иешуа 1968 лет.. До Миллениума оставалось 65 лет.
Миллениум со дня Распятья исполнится 14 апреля 2033 г.
Последние новости